— Кто он? — шепотом спросила меня соседка.
— Зайцев из Тотьмы, — только и ответила я.
«Танцуем от печки»
Заросший травой переулок. По обе стороны — избы. Возле одной из них, на флагштоке, полощется красно-сине-белое полотнище с двуглавым орлом. То флаг Российско-Американской компании, поднятый возле дома-музея Ивана Кускова, исследователя Аляски и Северной Калифорнии. Мне сюда: здесь директором работает Станислав Михайлович Зайцев, о котором я так много слышала до поездки. В ожидании директора обхожу комнаты. Чуть поскрипывают половицы, прикрытые домоткаными половиками, свежим деревом пахнут лавки вдоль стен, самовар на столе, икона в красном углу... Уютно и тепло. В дальней комнате — старинные портреты Ивана Александровича и его жены Екатерины Прохоровны Кусковых, кресло и бюро. Горит свеча над раскрытой пожелтевшей книгой: «Журнал первого путешествия россиян вокруг земного шара...»
Осматривая комнаты, все глубже погружаюсь в прошлое: гравюры, ружья, медаль «Союзные России» — для старейшин североамериканских племен, «Табель о жаловании в колониях...», портреты участников экспедиций, А.А.Баранова, правителя Российско-Американской компании, и его стихи, точнее, песня, сочиненная в 1799 году на северо-западных берегах Америки:
Ум российский промысла затеял,
Людей вольных по морям рассеял,
Места познавати,
Выгоды искати,
Отечеству в пользу,
В монаршую честь...
Подошел Станислав Михайлович. Знакомимся. И сразу спрашиваю: как удалось собрать все это? Зайцев тотчас попался на крючок моего интереса, подвел к высокой беленой печке, на выступе которой стояла табличка: «Танцуем от печки!», и повторил эти слова со знаком вопроса. Я с радостью согласилась.
Мы сидим в зеленом дворе дома Кускова, за грубо сколоченным столом, а в двух шагах, за забором, плывет, как белый парус, устремленная в синее небо церковь...
— Я вижу ее каждый день, — говорит Станислав Михайлович, — и я счастлив. Никольская церковь — вершина творчества наших мастеров... А увидел я ее, как и многие другие храмы, лишь в 1971 году, когда мне было уже за тридцать... нет-нет, — останавливает он мой вопрос, — я — коренной тотьмич, все мои родные отсюда... Лишь на несколько лет покидал Зайцев Тотьму, уезжая учиться в Архангельский лесотехнический институт. Но работать по профессии не смог: везде приписки, недомыслие, обман... Пошел в краеведческий музей, художником. Мать у него была историком, отец умел игрушки из дерева резать — видно, что-то передалось и сыну. Много бродил Станислав по лесам с этюдником, любил охоту, и, похоже, сама земля, сама природа как-то незаметно подвела его к истории... Потянуло к книгам. Тут-то и попалась ему в журнале «Декоративное искусство» за 1971 год статья В.Хромова «Тотемские картуши», а потом и более ранняя работа П.Тельтевского «Памятники русского барокко в Тотьме».
«Взгляд со стороны», как говорит Зайцев, заставил пристально вглядеться в тотемские храмы, мимо которых он проходил каждый день — и словно не замечал. Он увидел их особую устремленность ввысь, стройность, высотность, парусность и, конечно, необычный декор. Каменные орнаменты-картуши покрывали стены. Они выступали над плоскостью стен, составляя часть кладки, и это объясняло их долговечность. Картуши были самыми разнообразными: их поля были покрыты цветами и раковинами, крестами и звездами или были совершенно чистыми. Скользящие лучи северного солнца, задерживаясь в картушах, придавали им сходство с облаками... Многие церкви были двусветные, то есть снаружи казались двухэтажными — с двумя рядами окон, а на самом деле этаж был один.
Доктор архитектуры П.Тельтевский первым сделал вывод, что здешние храмы представляют собой тотемскую архитектурную школу барокко XVIII века. В.Хромов высказал предположение, что они напоминают парусники... Он писал, что тайну происхождения тотемских церквей и картушей еще предстоит открыть и сделать это сможет «пока не существующий «идеальный воспринимающий», психофизиологические механизмы которого способны прочесть всю содержащуюся в произведениях информацию» и который «должен суммировать и интегрировать огромное количество констатации и описаний».
Зайцев прочел мне эту цитату наизусть. И объяснил, почему она врезалась ему в память:
— Я решил стать этим «идеально воспринимающим...». У меня появилась цель в жизни. И сотни вопросов... Почему, например, наряду с московским барокко есть тотемское, но нет ни вологодского, ни великоустюгского? Удивительно, да? Откуда в провинциальном городе столичные замашки? Что заставило тотьмичей не довольствоваться обыкновенными церквами, а создать свой стиль? Удивительна для сухопутной Тотьмы и масштабная фигура мореплавателя Ивана Кускова... Загадочным казался и герб города Тотьмы — черная лисица в золотом поле, утвержденный в 1780 году «в знак того, что жители в ловле тех зверей упражняются». Но у нас не водились ни черные, ни черно-бурые лисицы... Короче, я осознал — чтобы ответить на все вопросы и понять, что зашифровано в тотемских картушах, надо для начала выяснить, какова эпоха, оставившая эти храмы.
«Таких городов тыщ-щ-и!»
— Смотрите, — сказал Станислав, протягивая мне в конце беседы пухлые папки с письмами, постановлениями, решениями и прочими документами, — вот на что ушло 20 лет жизни!
— А результат?
— Сейчас увидите. Я покажу вам Тотьму...
В сумерках наступающей белой ночи густеет зелень берез и лип, а паруса церквей словно впитывают и не отдают свет уходящего солнца... Поскрипывают под быстрыми шагами Станислава деревянные мостовые. По обе стороны прямых улиц стоят купеческие особняки, избы с замысловатыми наличниками и дымниками, простенькие дома из бруса и трехэтажные из силикатного кирпича — «серые», как называют их здесь. Они и впрямь «серые» — не только по цвету, но и потому, что привносят в живое тепло улицы что-то бездушное, нездешнее...
Станислав останавливается у каждого приметного дома, каждой церкви и каждого «провала» в линии улицы: избы снесены, готовят площадку под «серый» дом; достает из папки фотографии (в 1978 году в архивах он нашел негативы старой Тотьмы) — и говорит, говорит, говорит...
Перечень потерь за десятилетия огромен: из двух десятков церквей от восьми не осталось камня на камне. Сбрасывали колокола и сдавали в металлолом по 30 рублей за тонну. Разбили и уникальный колокол весом в семьсот пудов, отлитый местным мещанином Денисовым. Доламывали и после войны, как, к примеру, колокольню в Спасо-Суморинском монастыре. А она лишь на пять метров уступала по высоте колокольне Ивана Великого в Москве... Разбирали колокольню руками учащихся, среди которых был будущий поэт Николай Рубцов: «И храм старины, удивительный, белоколонный, пропал, как виденье...»
— Прошлое не вернешь, — глухо, в который раз повторяет Станислав. — Но уже в 70-х годах начал осуществляться генплан строительства Тотьмы, созданный Ленгипрогором. По этому плану старый город, один из исторических городов России, шел под снос... Я забил тревогу, и в 1978 году прибыли в город представители Министерства культуры СССР. За два дня работы комиссия «нашла» в Тотьме более 40 памятников архитектуры. Генплан был признан порочным, старый центр был защищен.
— А дальше?
— До счастливого конца еще далеко...
Только через несколько дней, походив основательно по городу, поговорив с архитектором района и со многими другими людьми, я поняла суть происходящего. Для Зайцева самое ценное в Тотьме — ее история. Преступно рубить этот золотой сук, говорит он, надо показывать нашу историю людям и на вырученные деньги приводить в порядок ветхие избы. А если уж строить — то по индивидуальным проектам и в строго определенных местах, не нарушая исторического рисунка города. Но у города, как водится, денег нет, и этим пользуются ведомства — дорожные организации, Агропром, леспромхозы и другие, которые как бы держат город в заложниках и строят свои «серые» дома там, где им удобно. Строят в охранной зоне, близ дома-музея И.Кускова, под Спасо-Суморинским монастырем и во многих других местах, которые следовало бы оставить неприкосновенными. «Таких городов тыщ-щ-и!» — не раз бросали Зайцеву во время очередной схватки.
«От барокко к бараку», — шутят в городе. Шутят-то шутят, а каждому, естественно, хочется жить в нормальных условиях, и потому так легко возбудить горожан против Зайцева, который якобы «не дает строить новые дома». Подобные ситуации, в которых всегда страдает тот, кто хочет больше сделать для общества, стали у нас, к сожалению, хрестоматийными. Чудаки, оригиналы, люди, просто не похожие на равнодушных собратьев, — они как белые вороны...
...Улица спускалась к реке. Ее широкая, белая в свете сумерек лента с черными, словно впаянными скорлупками рыбачьих лодок казалась неподвижной. Песчаная полоса берега была захламлена какими-то металлическими скелетами. Когда-то город встречал приплывающих по Сухоне панорамой церквей и нарядной набережной. Сейчас в этой панораме зияли провалы, а булыжную набережную заменяла тропинка, ныряющая в густой траве. Набережную давно разобрали, чтобы замостить улицы. Город начал сползать в реку, ползет и сегодня, а улицы, которые мостили на скорую руку, стали проваливаться. Их бросились засыпать, а потом срезать насыпанное, потому что городской пейзаж стал напоминать рисовые чеки... Стоит ли после этого удивляться, что Станиславу Зайцеву не дали опубликовать в городской газете статью, посвященную 120-летию написания... «Истории одного города» Салтыкова-Щедрина.
— Как просто, — продолжает Станислав наш разговор, — взять то, что припасли другие, разрушить... А между прочим, преподобный Феодосии Тотемский, основатель Спасо-Суморинского монастыря, оставил после себя не только монастырь, но и тысячи штук кирпичей для будущих строителей... И все-таки... И все-таки... — вдруг счастливо воскликнул Зайцев, — смотрите!
На холме, по-над самым берегом, стоял наполовину обновленный, сияющий свежей краской храм. То была Троицкая церковь, возвращенная общине. И уже действующая.
— Десять лет назад никто не верил, что ее восстановят. Никто. А я верил, — тихо сказал Зайцев.
«Скаска» купца Черепанова
Троицкая церковь особо дорога Зайцеву: это ее летопись он откопал в фондах краеведческого музея и обнаружил в ней строки о том, что построена церковь от «избытка капитала» купцом Степаном Черепановым. То была очень ценная информация, но кто такой Степан Черепанов? Узнать помог случай. В музее как-то прослышали, что неподалеку от Тотьмы неизвестные собираются ограбить одну церковь. Поехали. На пути в машину попросились школьники — подвезти макулатуру. Зайцев раскрыл лежавшую сверху книгу и обомлел: «1762 г. августа 3. Скаскато-темского купца Степана Черепанова об его пребывании на Алеутских островах в 1759-1762 гг.». Потом Станислав нашел «Скаску...» и в музее — в витрине, забитой досками... Переснял. Я видела фотокопию и даже полистала ее, будучи в гостях у Зайцева.
«Стефан Яковлев сын Черепанов сею скаскою показал: в прошлом году принят он был, в Камчатке, в компанию на... судно Захарии и Елисаветы для мореходства за неимением там зейманов» (мореходов) — так начинается отчет о пребывании Степана Черепанова на Алеутских островах, где он впоследствии бывал не раз. У Станислава Михайловича появилась мысль: а может быть, Кусков и Черепанов лишь звенья одной длинной цепи? Может, среди строителей других церквей тоже были мореплаватели? Если они найдутся, то мореходы, строившие церкви, окажутся не исключением, а закономерностью?..
Начался долгий и кропотливый поиск фамилий, фактов, названий судов — любой информации, касающейся связей Тотьмы и Русской Америки. Станиславу помогали московские ученые — С.Г.Федорова, Н.Н.Болховитинов, А.И.Алексеев и другие. Так, в книге Р.В.Макаровой «Русские на Тихом океане во 2-ой половине XVTII века» содержалась таблицы — кто, какие суда куда плавали. Зайцев обнаружил немало имен тотемских мореплавателей — и это было большим подспорьем в его работе.
Оглядывая домашний кабинет Станислава, можно понять, чем жил его хозяин эти годы. Фотопейзаж Аляски, подаренный американским профессором Николаем Рокитянским, акварели тотемских церквей работы самого Зайцева и его же большая картина, написанная маслом, — «Боги и люди», где в вольной композиции собраны боги всех конфессий; призы за фильмы «Тайна тотемских картушей», «Тотемские клейма», «SOS тотемских мореходов», карты Чукотки, Аляски, Калифорнии... И, конечно, книги. Много книг.
— Когда я оброс фактами, — рассказывал Зайцев, — картина начала проясняться. Судите сами.
1747 год. «Св.Иоанн», судно тотемского купца Федора Холодилова, побывал на Командорах, впоследствии на нем были открыты многие острова в группе Ближних островов Алеутской гряды. Экспедицией на судне «Св.Андреян и Наталия», тоже Холодилова, открыта группа островов, названных Андреяновскими.
1762 год. Во время плавания галиота «Тотьма» открыт остров Кадьяк.
1758 — 1762 годы. Экспедицией на боте «Иулиан» открыты Лисьи острова, самая дальняя группа Алеутских островов. За «изобретение новых островов» мореплаватели были награждены Екатериной II золотыми медалями «За полезные обществу труды», среди награжденных — тотемские купцы Андрей Титов, Григорий и Петр Пановы. Царице преподнесли карту, в картуше которой значилось: «Сочинил города Тотьмы купец Петр Шишкин, который сам был в промыслу черных лисиц и протчего 1762 году». На этой карте впервые показаны остров Кадьяк и Алакшанъ — Аляска, впервые подытожены русские открытия в Тихом океане за 20 лет. На Лисьих островах в 1763 году разыгралась трагедия: алеуты вырезали 158 русских — команды четырех судов, спаслась лишь одна артель; здесь нашли свою могилу многие тотьмичи: Л.Шишкин, Д.Холодилов, А.Батов, И.Мясников, Ф.Кулешов, Г.Шаверин... В «репорте» тотьмича Стефана Григорьева Коровина описывается происшедшее...
Список экспедиций нетрудно продолжить. Первым, кто попытался оценить роль тотемских мореходов, был известный историк В.Н.Берх. Его книга 1823 года — «Хронологические открытия Алеутских островов или подвиги русского купечества» содержит богатейший материал. Но В.Н.Берх не нашел документов — и очень жалел об этом — семьи Пановых, знаменитых купцов, снарядивших 12 экспедиций. Их обнаружил год назад в Вологодском архиве Станислав Зайцев: «Купчие крепости на имение помещиков Пановых». Начаты в 1755 году.
— Каждая страница, — рассказывал Зайцев, — сплошные круглые каракули. Листы были перетасованы, как колода карт. Когда я все поставил на место, сделал, так сказать, перевод — работал над этим почти год! — оказалось, ценнейший документ: указ об экспедиции судна «Св.Петр и Павел» купцов Пановых...
Всего тотемские купцы снарядили 20 экспедиций: это больше, чем отправили купцы Вологды, Великого Устюга, Москвы, вместе взятые. Любопытно, что «работные люди», рядовые промышленники, принимавшие участие в промысловых экспедициях, были в основном из Архангелогородской губернии, не знавшей крепостного права. Предприимчивые, не боящиеся трудностей, они после того, как торговля с Западом через Белое море заглохла, смело ринулись на восток, к неведомому тогда Тихому океану и землям, лежащим на другом его берегу...
Зайцев, рассказывая одиссею тотемских мореходов, называет множество фамилий: Дмитрий Брагин, Степан Корелин, Арсений Кузнецов, Афанасий Швецов...
— Нашел я и вашего предка... — неожиданно говорит он. — В «Скаске» Черепанова есть рапорт морехода Ивана Соловьева о его пребывании на Алеутских островах в 1764 — 1766 годах. И в этом рапорте есть фраза: «Во время моего отбытия при гавани помер из работных руской Козма Чешков, а в протчем имелось быть благополучно...»
Не скрою, Станислав Михайлович меня немало удивил...
— Да я и сам не перестаю удивляться! — с жаром воскликнул Зайцев. — Даже фактам, казалось бы, давно знакомым.
...Еще в начале нашего знакомства Станислав признался, что Иван Кусков занимает его меньше других мореплавателей. Лишь по одной причине: фигура Кускова наиболее исследована. О нем писали его современники Кирил Хлебников, правитель Ново-Архангельской конторы, известные мореплаватели Ю.Ф.Лисянский, В.М.Головнин и другие. В 1848 году, спустя четверть века после смерти Кускова, в «Вологодских губернских ведомостях» была опубликована его биография, написанная вологодским краеведом Е.В.Кичиным. Она стала основой многих позднейших публикаций.
Так форт Росс и Тотьма тесно переплелись в судьбе этого незаурядного человека, и, естественно, что на открытие его дома-музея в 1990 году Станислав Михайлович пригласил, кроме наших ученых, профессора Николая Рокитянского и писателя Виктора Петрова из американского общества «Друзья форта Росс». На следующий год они приехали вновь и сделали пожертвование на восстановление колоколов и церкви, связанной с именем Кускова.
Иван Кусков прославил Тотьму при жизни и после смерти. Однако во времена Кускова городские власти отнеслись к нему, мягко говоря, недоброжелательно. Дело в том, что уехал Кусков из Тотьмы тайно, «без пашпорта», задолжав тотемскому купцу Нератову большую сумму. Хотя потом, в течение ряда лет, честно выплачивал долг. Вернулся в Тотьму он в 1823 году, но прожил совсем недолго. Из его последнего письма ясно, что ускорило его смерть... «Кто виноват в том, — пишет исследовательница жизни Кускова С.Федорова, — что И.А.Кусков, по указу императора в 1806 году переведенный из мещанского сословия в купеческое и в 1809 году внесший в Тотемский городской магистрат крупную сумму на покрытие государственных податей, был исключен из числа граждан родного города Тотьмы, с которым в Русской Америке были связаны его мысли и думы...»
Этот печальный эпизод из жизни Кускова волнует Станислава Зайцева и сегодня. И он упорно пытается восстановить его детально. А пока Зайцев опровергает признанную дату рождения Кускова — 1765 год. В «Ревизской скаске» 1811 года, которую он досконально изучил, отыскивая данные своих героев, значится, что в 1795 году Кускову было 45 лет, то есть родился он в 1750-м.
Подсказала Станиславу долгая исследовательская работа и разгадка герба Тотьмы. Водились черные лисицы на Лисьих островах, где охотились русские промысловики. Черепанов упоминает и черных, и черно-бурых лисиц. А вот в документах XIX века упоминания о них исчезают. Правда, специалисты утверждают, что ген черного окраса очень устойчив, и Станислав, улыбаясь, говорит о своей будущей экспедиции на Алеутские острова за... черным руном.
Гигантские состояния сколачивали на промыслах тотемские купцы: более пятой части пушнины, добытой русскими в Новом Свете, принадлежало им. Но и теряли они немало в долгих и трудных плаваниях. Теряли товар. Теряли суда. А главное — сотоварищей, промысловиков и мореходов. Доля погибшего делилась на всех оставшихся в живых. И те, кто возвращался, в благодарение Богу за счастливый исход плавания, в память о погибших компанейщиках, ставили церкви, и в первую очередь Николаю Чудотворцу, покровителю мореходов. Вот почему так много Никольских храмов и в самой Тотьме, и в бывшем Тотемском уезде. И не случайно они походили на парусники, а их «борта» украшали картуши, очень похожие на картуши старинных мореходных карт.
Так пришла к Зайцеву разгадка тайны стиля тотемского барокко. Он дал свое название этому феномену: русский стиль морских открытий. Кстати, и в Португалии, и в Испании во времена великих морских открытий появились в архитектуре стили «мануэлино» и «платереск», когда памятники украшали изображениями парусов, такелажа, водорослей... Но, по мнению Зайцева, тотемский стиль передает дух эпохи не столь прямолинейно, а более тонко и глубоко. При виде тотемских церквей хочется воскликнуть, как не раз восклицал Станислав: «Какой корабль плывет!» или повторить шепотом его слова: «Они ставили церковь, как свечу богу...»
Сейчас известно 25 памятников тотемского стиля. И что интересно: четыре из них находятся в Иркутске и в Забайкалье, на реке Селенге, на торговом пути в Кяхту. Пушнину, добытую в Новом Свете, предприимчивые и бесстрашные купцы везли для продажи в Китай. Да, был «избыток капитала» у Черепановых, Холодиловых, Протопоповых, Кузнецовых, Пановых... Кстати, Никольская церковь — шедевр тотемской архитектуры — построена на средства Пановых, и флагман их носил название «Св.Николай».
В летописи Троицкой церкви Станислав нашел контракт на ее постройку, и впервые стало известно имя одного из мастеров этой школы: крестьянин Федор Иванов сын Титов, который подрядился «церковь скласть холодную каменную... а между нижними и верхними окнами клейма зделать какъ наилутче возможно...».
Клейма — вот как называли тогда картуши. И это, пожалуй, более точно. Клеймо — печать эпохи великих морских открытий.
Клуб «Русская Америка»
Флаг с двуглавым орлом в тотемском небе, и двухэтажный особняк Пановых с орнаментом, напоминающим морские водоросли, и солидный дом мореходов Холодиловых, и паруса церквей, и клейма, в которых мне виделись то распластанные шкуры, то раковины, то гребни волн, и даже картуш на «сером» доме Зайцева (строители выложили по его чертежу) — все это — благодаря Станиславу — наполнилось теперь для меня особым смыслом и словно стало своим. Вспоминаю рассказ Зайцева о том, как он показывал город первым туристам. Он так волновался, что неожиданно избавился от давней своей болезни — заикания... Вскоре слух о Тотьме и о Зайцеве дошел до Москвы, и его пригласили с докладом в Дом ученых. Было это в 1978 году. А спустя много лет, когда открытие Зайцева уже состоялось, ему предложили защитить диссертацию. Он горячо взялся за дело, погрузился в работу целиком, но отбросил ее в сторону, когда понял, что без его невмешательства в городе быстренько стал пропадать один старинный дом за другим.
Конечно, теперь уже «отцы города» не бросали ему в лицо: «Космополит!», «Диссидент!», «Здесь нет любви к родному городу!» (так говорили о его фильмах в 1982 году — и фильмы для показа запретили), и никто из них уже не удивлялся: «Как это? Тотьма открывала Америку... Это мы не проходили», — однако старинная Тотьма продолжала (и продолжает) потихоньку исчезать.
Все эти трудные годы Зайцева поддерживала Вологодская производственная группа по охране памятников. Сегодня круг его единомышленников расширился: в Тотьме создали клуб «Русская Америка» — клуб содействия ЮНЕСКО, и я уже держала в руках первый номер газеты «Тотемское вече». Познакомилась и с ее издателями: Николаем Алыковым, Олегом Прокошевым; от них услышала о Владимире Замараеве, который работал в Ленинграде прорабом на стройке, однако вернулся в свою родную Тотьму, после того как познакомился с работами Зайцева... Сейчас Замараев вместе с Олегом Прокошевым занят восстановлением традиций Петровской ремесленной школы. (Об этой школе следовало бы рассказать подробно, скажу только, что создал ее в начале XX века на свои средства уроженец Тотьмы — купец Николай Ильич Токарев для обучения ремеслам сирот и детей «недостаточных родителей»; здание школы было построено по последнему слову тогдашней техники — оно живо и сейчас, стоит на высоком берегу Сухоны, трехэтажное, из красного кирпича.)
Станислав Зайцев и его команда из клуба «Русская Америка» твердо убеждены, что дом-музей И.А.Кускова, открытый недавно, — это лишь видимая вершина айсберга, подводная часть которого пока скрыта от глаз людских и которую предстоит явить людям. Они думают о создании Тотемского исторического национального парка «Русская Америка», который включил бы памятники уникального тотемского барокко, эту каменную летопись русского открытия Америки (и не только в Тотьме, а повсюду, где они обнаружены), Посад Соли Тотемской в Варнице, откуда начиналась Тотьма, места, связанные с Ермаком, семьей Чайковских, поэтом Рубцовым...
— Я хочу, — говорил Зайцев, — чтобы дом Кускова, а в будущем и национальный парк помогали осознанию единства мировой культуры.
Икона Феодосия Тотемского
В последний день моего пребывания в Тотьме мы пошли в Спасо-Суморинский монастырь. Его мощные, словно опоясывающие холм стены были видны издалека. Но лишь подойдя поближе, я увидела, в каком они состоянии... Воинская часть, долгое время размещавшаяся в монастыре, только сейчас покидала его.
Плохонькую иконку Феодосия Тотемского, хранившуюся у бабушки, Станислав помнил с детства. Помнил и то, как однажды соседка попросила ее, а он не отдал. Почему не отдал — до сих пор не знает. Не знал он до последнего времени и то, что имя Феодосия Суморина и судьба Спасо-Суморинского монастыря будут связаны с его поисками.
О Феодосии Суморине стоит рассказать особо. До нас, слава Богу, дошла книга, изданная в 1880 году, — «Исторические сказания жизни святых, подвизавшихся в Вологодской епархии», в ней подробно излагается биография этого человека.
«Соль земли тотемской, — так начинается глава о преподобном Феодосии Тотемском, — украшение и похвала церкви. Пр.Феодосии, любимый и почитаемый при жизни и еще более прославившийся по смерти, родился в г.Вологде в первой половине XVI века при князе Василии Ивановиче...»
Феодосии был иноком в Прилуцком монастыре. Прошел все тяжелые монастырские послушания: рубил дрова, молол муку, пек хлеба и делал все это с усердием, с любовью, не пропуская ни одной службы. Употреблял в пищу только хлеб и воду. За такую строгую подвижническую жизнь и усердные труды послали его игуменом в Тотьму на соляной завод для присмотра за монастырскими варницами. Рабочие сразу же полюбили молодого инока за готовность всегда помочь людям...
Но Феодосия не оставляла мысль о монастырском уединении. Он выбрал место вблизи Тотьмы, на мысу, образуемом слиянием рек Ковды и Песьей-деньги, и устроил себе там сперва небольшую кущу из ветвей, а потом построил келью. Получив разрешение на строительство монастыря (в 1554 году Феодосии ездил с челобитной в Москву, к царю), он принялся за дело. Жители Тотьмы помогали ему всем, чем могли. Он действовал как рачительный хозяин: купил мельницу на Песьей-деньге, купил покос, овин с гумном, получил разрешение добывать соль на Тотемских солеварнях и продавать ее без пошлины. Он навсегда обеспечил братию содержанием, сам же продолжал вести жизнь строгую: тело изнурял трудами, душу укреплял молитвами...
Умер преподобный Феодосии в 1568 году и был похоронен в монастыре, им созданном. На его могилу приходили странники и богомольцы, просили об исцелении — и... исцелялись. В книге приводится ряд подобных случаев. Со временем из-за частых пожаров в монастыре надгробная плита Феодосия Суморина разбилась, и место погребения было утеряно.
В 1796 году, когда начали копать рвы под фундамент новой церкви, обнаружили гроб и в нем увидели «покрытое схимою тело, у которого голова, рука, весь состав и одежды были целы; по вышитым на схиме словам открылось, что это тело преподобного Феодосия Суморина».
Народ требовал объявить Феодосия святым. Начались освидетельствования «нетленного» тела, экспертизы, переписка городского головы Тотьмы с Синодом, митрополита с епископом (кстати, изучая эти документы, Зайцев встретил много знакомых купеческих фамилий). Наконец, наступил день, когда новоявленный чудотворец явился. Литургия, колокольный звон, богатые царские пожалования... «Ныне, — свидетельствует книга «Исторические сказания...», — мощи преподобного Феодосия почивают в каменном Главном Вознесенском храме, в богатой серебряной раке (6 пуд. 7 фун. 42 зол. серебра 84-й пробы) под балдахином. Чудесные исцеления, начавшиеся совершаться при гробе препод. Феодосия через 38 лет после его кончины и особенно во множестве происходившие при обретении его мощей, продолжаются и поныне».
В 1927 году мощи святого Феодосия перевезли в Вологду. Там они находятся и сейчас. Но тотьмичи намерены требовать возврата. И мне кажется, что дело не только в «святости мощей». Духовный потенциал таких людей, как Феодосии Тотемский, не растворяется во времени. Это живой источник нравственности для тех, кто живет ныне на его земле...
В Спасо-Суморинском монастыре был похоронен, как и многие именитые граждане Тотьмы, Иван Александрович Кусков. Плиту его найти не удалось — может, и она легла в фундамент той бани, строительство которой наблюдал в молодости Станислав. На месте предполагаемого захоронения Ивана Кускова стоит сегодня деревянный крест и лежит якорь.
Мы положили у якоря полевые ромашки, и Станислав тихо прочел рубцовские строчки:
За все добро расплатимся добром. За всю любовь расплатимся любовью...
г. Тотьма, Вологодская область
Лидия Пешкова | Фото Дмитрия Давыдова и Станислава Зайцева