Дома я второе десятилетие наблюдаю за одной из древних стоянок своих предков. Ждешь долгую зиму, пока весной р. Сухона не проделает свои гидроскопки очередной порции культурного слоя. Требуется лишь время да терпение - собирай до самой осени, не было случая, чтобы пришел без находки. Все же наконечник стрелы или копья тоже редкая находка, но тем драгоценней. Когда-то, как и все (кроме археологов), я не страдал этой "каменной" болезнью. Однажды загорали с семьей здесь на берегу, и, страдая от безделья, я вспомнил, что лет пять назад привозил на машине сюда археологов, ведущих раскопки. И стоило посмотреть под ноги - был собран пятилетний урожай - три наконечника, 2 ножа и миниатюрный граненый топорик (тесло). Эта болезнь сродни охоте, рыбалке, но постепенно вытеснила их. В отличие же от них, когда от трофеев не остается ни пуха ни пера,- камни вечны. И вот уже не одна сотня каменных трофеев - целая археологическая коллекция под грифом ЭС лежит в музее, не меньше, чем накопала тогда лопатами государственная экспедиция института археологии АН на этой стоянке. Правда, мои пух и перо тоже в некоторой степени живы в виде чучел в музее и дома. Про одержимого рыболова говорят: на него идет рыба. Конечно, только "на ловца зверь бежит".
Обезглавленное строение поверху было завалено бульдозером отвалами торфа, кругом валялись позвонки и ребра кита. В одном отвале белел с воспаленно-алым концом клык моржа, вернее самый его кончик, заостренный обработкой с двух сторон. В одном из позвонков заусеница закрывала какой-то маленький чужеродный обломок - уж не обломок ли копья!
"Прямоугольник" тундры отлого поднимался к северу. Я пошел по его краю вправо, не отрываясь от берега. Мягкая растительность на торфе кончилась - лишь отдельные чудо-цветики продолжали цвести. Каменные речки сбегали к обрыву. Может быть, и сейчас где-то там под камнем была вода, но сверху это выглядело совершенно как речка, где вместо воды камень к камню. Попадались впадины, везде валялись черепа моржей, также узнаваемые сходу по пустым влагалищам клыков. Воображение рисовало ритуальные по сооружения древних. Дальше пошло нагромождение валунов и взбираясь все выше и выше, я внезапно оказался на краю пропасти. Отвесные скалы. Жутко смотреть вниз, там бесновался прибой. В нескольких метрах от края... могила.
Бетонная плита с малахитовой мозаикой имени "Гаянэ". Как попала сюда эта почти есенинская южанка? Выше еще могила «Полубельский Николай Петрович. 1954-1980 гг." На могилах лежали монеты, а на второй - лопатка моржа.
Мне вспомнился крымский Мангуп, на верхней точке его отвесной скалы нержавеющей стали плита: "На этом месте трагически погибла в 1974 году Ольга Кулик". Позже я узнал от местных жителей: действительно "кавказская пленница" здесь похоронена, сбежала из плена жизни, сорвалась с самого края. А парень упал с вездеходом. Пусть будет вам бетон пухом. Надписи краской «здесь был Коля из такого-то класса" вернули из мира "вечного покоя" в наш деформированный мир.
Верхом гребня я добрался примерно до его середины. С отдельных выступов "край света" можно было видеть даже "с той стороны". Вершина скалы была с западного края. Стало темнеть. Пошел напрямик вниз по валунопаду. На прямоугольнике тундры даже сверху различались курганы с более зеленой травой и черными жерлами на вершинах, словно у вулканов. Вблизи они особенно потрясали, кругом белели кости китов - огромные черепа, челюсти, ребра. Из жерл, заполненных мягким торфом со всевозможными костями, порой выходили траншеи, обстроенные плоскими костями и деревом. Я лихорадочно вспоминал "китовую аллею" - не она ли это, и так же лихорадочно бегал от "кургана" к "кургану", чтобы больше их осмотреть, будто завтра их у меня отнимут. Эти "курганы", как я понял, были группами жилищ, сконцентрированных компактно на мощном культурном слое, наросшем целым курганом. Да, здесь жили люди не одно столетие. Похоже на эскимосскую «китовую аллею», но не хватало самой аллеи из китовых челюстей.